По средневековой Европе стали блуждать слухи о том, что Фламель, далеко небогатый общественный писарь Парижа, нежданно негаданно разжился эликсиром бессмертия. Попутно он поставил на «неиссякаемый поток» производство высшей пробы золота и не только купил участок для собственной могилы у паперти собора Сен-Жак-ля-Бучинери, но и, очертя голову, пустился скупать самые роскошные особняки и самые дорогие земли столицы франции.

Версия о неправедности его богатства была оперативно проверена, криминала найдено не было. Фламелю, который «имел привилегию и честь» нести большую часть золота лично королю, милостиво дозволили и впредь помогать государству. Церковь тоже относилась к нему благосклонно, закрывая глаза на порицаемые и пресекаемые занятия алхимией, в которых он преуспел. Ещё бы! Ведь Николя Фламель, избранный почётным членом попечительского клерикального совета, взял на себя обязательство «при жизни помогать материально, с посмертным переходом всех нажитых богатств и имущества в святое лоно».

Казалось бы, французское государство создало все условия для того, чтобы Фламель, как это значится в многочисленных тайных доносах, мог, не опасаясь за собственную безопасность и безопасность близких, «заниматься противным богу алхимическим ремеслом дьявольских трансмутаций». Мог, да не захотел. Более того, чтобы тайно унести ноги из пределов родного отечества, инсценировал собственную смерть и смерть собственной жены. Инсценировка, надо признать, прошла блестяще, лишь в 1856 году археолог Жак Фризо, проведший эксгумацию «официальной могилы» у паперти храма Сен-Жак-ля-Бучинери, выяснил, что гроб «хоть и относительно цел, но совершенно пуст, что положено быть при фальсификации».

Ну как не поверить письменному свидетельству известного путешественника и мецената XVII века Поля Люка: «Как-то в Бурнус-Баши я обсуждал проблемы герметической философии с неким восточным духовным лидером, и этот достойный человек был уверен в том, что истинные мудрецы знают способ продления жизни до тысячи лет. Я возразил, горестно посетовав на судьбу славного Фламеля, который, несмотря на обладание философским камнем, теперь, несомненно, мёртв. Собеседник возразил, что я не прав, что ни Фламель, ни его жена ещё не вкусили смерти. Что он встретил их не более трёх лет назад в Индии, беседовал с ними, сожалеющими о том, что никогда впредь не смогут вернуться на родину, откуда бежали, боясь расправы завистников»?!

Люка, ссылаясь на восточного духовного лидера, также поведал о том, что Фламель бескорыстно помог возглавляемой им общине. Прямо здесь же, в шатре, насыпав в чашу крупнозернистый, рыжего цвета порошок и положив туда «меру серебра и меру ртути, ничего не нагревая, не перегоняя, мгновенно получил завидный ряд мер отличного по качеству золота».

Просвещённые современники Люка - чиновники высшего ранга, известные учёные, жарко оппонировали ему, возражая: «Как же так? Согласно личному признанию Фламеля, первые меры серебра, полученного из ртути, ему удалось добыть 17 января в год Господа 1382-й. 25 апреля из серебра с примесью таинственного порошка было добыто золото, более мягкое, более ковкое, нежели природное, естественное. Это сколько же лет прошло, а судя по беседе с восточным общинником, имевшей место теперь, в XVII веке, Фламель жив-здоров. Возможно ли столь дерзкое отступничество от временных пределов, отпущенных каждому смертному Творцом?»

Поль Люка, когда на карту была поставлена его честь, вынужден был открыть собственную главную тайну. В королевском суде публично заявил, что неоднократно встречался с Фламе-лем, кочующим по миру, моложавым, сожалеющим о том, что не может передать людям секрет долголетия, потому что поклялся на Священном писании запрет не нарушать, ибо долголетие - залог бессмертия, а бессмертием распорядится только Всевышний в день страшного суда. Судьи, что понятно, потребовали более веских доказательств, чем пустые слова.

Люка и выложил свой главный козырь - описание странствий и дел Фламеля, составленное им собственноручно, причём в XVI-XVII веках. Записки подвергли экспертизе, сличив почерк оригинала, принадлежавшего Люка, с почерком подлинных «прижизненных» расписок и нотариальных договоров Фламеля. Вердикт экспертов был осторожным: «Начертания букв и фраз жизнеописания сильно напоминают начертания букв и фраз документов городского архива. В авторстве Фламеля можно сомневаться и не сомневаться в равной степени». Оснований сомневаться, однако, было достаточно, потому что в архиве древних актов Парижа изначально хранился, хранится и теперь, заверенный нотариусом документ, недвусмысленно свидетельствующий о том, что Николя Фламель без мучений скончался «от дряхлости, вызванной многими недугами в 1404 году».

Странно, но месяц и день кончины в документе отсутствуют, что дало основания тому же Люка предположить, будто, фальшивка была подброшена в архив по просьбе «мнимого усопшего», выложившего неизвестному лицу за сомнительную услугу крупную сумму золотом. Люка ещё утверждал, что подлог совершил не кто иной, как казначей короля Карла VI - приятель Фламеля, потомственный дворянин, участник опытов по массовому производству золота, переправлявший драгоценный металл в королевскую казну и казну Ватикана. Имя этого дворянина - Александр де ла Гримо. Примечательно, что после того, как его друг якобы скончался, Гримо в течение нескольких лет, используя остатки рыжего порошка, делал золото лично для себя, забывая об интересах суверена. За что и поплатился, закончив дни в одной из самых страшных подземных камер Бастилии, прозванной в народе крысиной норой.

На исходе XX века Союз историков и библиографов Франции благодаря меценату, пожелавшему остаться неизвестным, разжился цветными диапозитивами древнего иудейского фолианта, так сказать, основного источника прозрения Фламеля. О нём в рукописи «Интерпретация иероглифических образов» оставил такие строки: «Посчастливилось за два флорина купить очень большую и очень старую книгу с переплётом, украшенным золотой чеканкой. Начертанная не на бумаге либо пергаменте, а на древесной коре, содержащая множество рисунков, книга представляла для меня сплошную загадку, ибо язык её не был латынью, не был греческим и галльским наречием, которыми я владею. Книга содержала 21 страницу, каждая седьмая была чистой. Было немало превосходных изображений змей, крестов и всякой трансмутационной символики. Даже профан понял бы, что книга - руководство по получению философского камня, дарующего личное бессмертие наравне со сказочными богатствами».

Как догадался Фламель для расшифровки алхимической символики прибегнуть к содействию некого Мастера великого делания, служащего в синагоге, примыкающей к собору святого Якова Кампостельского в Мадриде, остаётся только гадать. Факт, между тем, остаётся фактом. Мастер открыл Фламелю тайну одной из великих книг планеты, заострив внимание на том, что подобные судьбоносные фолианты ни к кому не попадают случайно, что он призван разделить судьбу Вечного жида - символа грядущего бессмертия человечества.