В июне 1861 года управляющий делами Третьего отделения граф Петр Андреевич Шувалов отправил императору Александру II донесение, в котором уведомлял: «В Финляндии задержан произведённый в офицеры после выпуска из Константиновского военного училища дворянин Бессарабской губернии Михаил Бейдеман, при аресте поведший себя странно, так как назывался простолюдином, кузнецом Олонецких земель Степаном Горюном. В дорожной сумке имел он пистолет, порох, пули, кинжал и исписанные грифелем бумаги, которые успел изодрать на клочки. Нам удалось, склеив, вернуть текст, что позволяет, если Вы сочтёте необходимым, учинить тщательное расследование с последующим, предполагающим крайнюю суровость наказанием. Кроме означенного, вскрылись обстоятельства весьма деликатного свойства, о коих уместно доложить при личной встрече с Вами и сугубо приватно».

Аудиенция у государя состоялась незамедлительно. На неё Шувалов привёз выполненный маслом портрет Бейдемана, изъятый у его матери. Единственного взгляда на полотно оказалось достаточным, чтобы Александр повелел: «Пожизненно поместить особо опасного государственного преступника в Секретный дом Алексеевского равелина. Содержать, снабжая лучшим харчом и дровами, предоставляя ежедневные прогулки без свидетелей. Строго запретить свидания с кем-либо, в том числе с матерью и сестрой. Портрет сжечь».

Шувалов умел держать язык за зубами. Тем не менее по столице поползли слухи, будто таинственный узник «каменного мешка» ни кто иной, как ближайший родственник царя, сын великого князя Константина Павловича, в 1825 году отказавшегося от престолонаследия в пользу брата Николая. Так ли это, нынче никто однозначно не скажет. А неоднозначно, на уровне гипотез и предположений? Тут вырисовывается занятная, интригующая, пробуждающая воображение картина. Во всяком случае, профессор истории Варшавского университета Лев Львович Орехов-Деражинский в 1867 году огорошил любителей «жареного» следующим заявлением: «Матерью августейшего отпрыска была в одночасье разбогатевшая помещица Мария Бейдеман, имеющая привилегии во всём, что касалось воспитания Михаила (на самом деле - Константина) обращаться к великому князю, с которым её связывали известные отношения. Об отношениях этих знали члены царской семьи. Сначала подумывали о том, чтобы составить Михаилу-Константину военную карьеру, естественно, не открывая юноше, что за кровь течёт в его жилах. От планов пришлось отказаться, потому что в классах училища, в кругу товарищей он высказывал бредовые идеи о замене самодержавного строя конституционной монархией, или еще лучше - свободной несословной республикой. В1858 году на учениях в полях под Гатчиной юнкер Бейдеман неоднократно впадал в подавленные, мрачные настроения, делал попытки резать вены, говорил, что жить в таком кабацком устройстве, как Россия, не намерен и непременно, при возможности, примкнет к повстанцам Гарибальди.

На злостные выходки эти реакция была вялой, и о них доносили прямо Александру II. Это существенный козырь в пользу того, что юноша был не из простых дворян. Козырем в пользу великокняжеского происхождения является и то, что, когда после выпуска из училища Михаил, воспользовавшись правом на 28-дневный отпуск, к матери не явился, сбежав из особняка в Петергофе, Мария Бейдеман, обойдя начальника военно-учебных заведений великого князя Михаила Николаевича, прямо обратилась к царю с просьбой сыскать беглеца, дабы предотвратить великую беду. Александр II с неудовольствием узнал от неё, что Михаил осведомлен о его истинном происхождении, и оставил дом, чтобы вернуть принадлежащий ему престол, затем от престола отказаться, упразднить сословные привилегии и сделать народ счастливым.

Народ счастливым он не сделал. Себя самого, по существу добровольно, одел в камень Петропавловской крепости сроком на 26 с лишним лет».

Орехов-Деражинский ещё высказал предположение о том, что усмирить свободолюбца Бейдемана, подкупив его щедротами, безусловно, помешало психическое нездоровье последнего. «Из крепости, - пишет историк, -

Михаил Степанович уже в первый год заточения посылал императору письма, в которых давал прямо противоположные оценки монаршей деятельности. В одних называл отцом крестьян, снявшим ярмо крепостного права. В других поносил, обвиняя в неумении управлять государством, в нежелании сделать рабов господами и наоборот. Реакция царя была соответствующей: «Неизлечимо безумного содержать в прежних условиях. Забыть имя его совсем и не выпускать на свободу до смерти».

В 1881 году, когда Александр II пал жертвой покушения, наследник короны, Александр III, проявив некоторое милосердие, повелел: «Ежели особый узник пожелает того, удалить из Петербурга, свезя в сибирские пустыни на вечное поселение, озаботившись бытовым содержанием не ниже генеральского». Узник, вопреки ожиданиям, милость не принял. Отписал очередному монарху коротко и ясно: «Желаю остаться там, где прожил жизнь, там, где назначено умереть». На записку Бейдемана монарх наложил резолюцию: «Уважить просителя. Содержать и мне не напоминать, доколе не произойдут перемены».

Каких перемен ожидал Александр III? Уж не последствий ли действия мышьяка, подмешиваемого именитому узнику в изысканные блюда, доставляемые с дворцовой кухни? Как говорится, нет ничего невозможного в том, что в принципе возможно. Когда Михаил-Константин «скончался с пеной у рта, в конвульсиях и с выпадением волос», кто-то организовал из комендатуры Петропавловской крепости утечку сведений, не подлежащих огласке. Салоны столичной знати, лавки купцов, кухмистерские и кондитерские, где собирались разночинцы, забурлили слухами: «Убит человек, внешне похожий на Александра II и Александра III. Погребли его по высокому чину в склепе Троицкого собора Александро-Невс-кой лавры, а не как собаку, во рву, куда бросают разбойников».

Трагическая судьба «августейшего борца за народное счастье», Михаила Степановича Бейдемана неотрывна от впечатляющих легенд. Некоторые вполне могут иметь под собой реальную основу. Парижская эмигрантская газета «Родина» в 30-е годы минувшего века писала о том, что он был лично знаком с Герценом и Огаревым, находился под влиянием их взглядов и даже как верстальщик и наборщик участвовал в издании «Колокола». Утверждалось также, что он готовил крестьянское восстание в Костромской губернии. Был предан. Восстание не состоялось. Причисляли его и к тем, кто мечтал об акте «цареубийственного возмездия», что весьма сомнительно. Ведь Бейдеман назидал: «Абсолютной власти надо лишать конституционным путём, а не пулей или петлёй».

Несправедливым было бы замолчать легенду, о том, как хоронили царственного заключённого. 11 августа 1933 года автор газеты «Родина», подписавшийся инициалами П.Р., сообщал: «Дяде моему, Антону Семёновичу Волынову, было предписано ночью прибыть в лечебницу для умалишённых, где забрать тело умершего, имя которого не сообщили, и препроводить в гарнизонный анатомический театр, обрядить, устроить высочайшее отпевание и предание могиле в помещении. Он это выполнил, содрогнувшись, когда увидел покойного. Покойный носил на себе царские сходные черты. Укрыли его в золочёную парчу с православными жемчужными крестами. Гроб был дубовым. Гроб осмолили так тщательно, что вскрыть его быстро стало невозможным. Положенного бальзамирования тоже не производили. Напротив, применяли химические средства, ускоряющие разложение, приводящие тело в прах. Дядя был уверен, что в Троицком соборе, в нижних его пределах, нашёл вечное пристанище несостоявшийся российский государь. Кто это, он не говорил. И есть ли в том нужда, когда это ни для кого не тайна?».

Тайна, тем не менее, остается тайной. Вероятнее всего, ею останется. Скудные документы, удостоверяющие личность Михаила Степановича Бейдемана, имеются. Документов, даже косвенно указывающих на то, что цесаревич Константин существовал, нет абсолютно никаких.